Книга Красавица и Чудовище. Сила любви  - Элизабет Рудник

Чудовище позади нее молчало, давая ей возможность побыть наедине с собой и своими воспоминаниями. Но когда девушка подняла лежащую в колыбели погремушку, Чудовище наконец заговорило.

– Что случилось с твоей матерью? – спросило оно тихо.

– Это единственная история, которую отец так и не смог мне рассказать, – сказала Белль, стискивая погремушку дрожащими пальцами. Старая деревянная игрушка потемнела, но все равно оставалась прекрасной, и можно было различить искусно вырезанную на ней розу. – А я лишний раз не спрашивала.

Пока она говорила, Чудовище внимательно осматривало комнату, и наконец его взгляд остановился на двери. Там был нарисован какой-то темный знак. Чудовище помрачнело: этот символ мог означать только одно. Белль проследила за его взглядом, увидела знак, и на глаза ее вновь навернулись слезы. Чума. Вот что погубило ее мать. Вот почему отец во что бы то ни стало стремился остаться в безопасной провинциальной глуши. Все эти годы Белль негодовала на него, считая, что отец запер ее в Вилльнёве, а теперь поняла, через что ему, наверное, пришлось пройти: нелегко наблюдать, как твоя любимая умирает, а ты не можешь ее спасти. Девушка крепко, до побелевших костяшек пальцев сжала старую погремушку, украшенную изображением розы.

– Прости за то, что называл твоего отца вором, – проговорило Чудовище.

Его низкий голос вывел Белль из тягостной задумчивости. Девушка повернулась и подошла к глядевшему на нее с тревогой Чудовищу. Белль вытерла слезы и в последний раз оглядела комнату. Она увидела достаточно. Погремушку она опустила в карман фартука, не желая расставаться с вещицей.

Потом взяла Чудовище за руку и сказала:

– Давай вернемся домой, в замок.

Чудовище кивнуло. Вместе коснулись они страниц заколдованной книги, закрыли глаза… и подумали о доме.

Глава XII

В последние четыре дня Гастон был сам не свой. Конечно, он ни за что бы в этом не признался, но, пожалуй, оставив Мориса в лесу, привязанного к дереву, он и впрямь поступил низко. Гастон пытался избавиться от чувства вины, сосредоточившись на привычных занятиях – охоте, еде, состязаниях, даже позвал одну из местных девушек на ужин, – и все же неприятная мысль никуда не исчезла, маячила на краю сознания.

И вот на пятый день Гастон наконец-то снова стал прежним. Мориса, несомненно, давно нет в живых. Старик больше не сможет мешать Гастону, и когда Белль перестанет от него прятаться и вернется, ничто не помешает ему на ней жениться. Да, все будет хорошо и даже лучше, думал Гастон, направляясь к таверне за ежевечерней порцией обожания и грога.

Если бы еще Лефу хоть ненадолго умолк…

Извечный спутник Гастона уже в который раз что-то бормотал про Мориса, и это мешало Гастону окончательно позабыть о своем поступке.

– Ух ты, ну и буря, – говорил коротышка. – Хорошо, что мы не привязаны к дереву посреди леса, верно? Знаешь, еще не поздно. Мы могли бы вернуться за ним…

Гастон не ответил.

Лефу не отставал.

– Стоит мне закрыть глаза, и прямо вижу беднягу Мориса. А когда открываю, то вспоминаю, что, вероятно…

Тут он умолк, потому что Гастон распахнул двери таверны, и оба приятеля увидели Мориса.

– Вот ведь забавно. Я-то хотел сказать: «Морис мертв», – пропищал Лефу.

Старого мастера окружили завсегдатаи таверны, в том числе горшечник Жан и падре Робер. Похоже, Морис совершенно не пострадал, если не считать покрасневшего носа, а, судя по мрачным взглядам, которыми завсегдатаи встретили вошедшего Гастона, старик уже успел все им рассказать.

– Гастон, – серьезным тоном начал Жан, – ты действительно пытался убить Мориса?

Гастон понимал, что выбор у него невелик. Можно драться – так он поступал всегда, если что-то было не по нем; можно было бежать, но бегство – удел слабаков, а героям бегать не пристало. Поэтому, быстро оглядев зал, охотник выбрал третий вариант: все отрицать. Нацепив на лицо сердечную улыбку, он быстро подошел к старику – тот стоял, скрестив руки на груди.

– О, Морис! – заговорил Гастон. – Хвала небесам! Последние пять дней я искал тебя. Почему ты убежал в лес в таком состоянии?

Услышав такое, горожане принялись неуверенно переглядываться, не зная, кому верить.

– Что? – ахнул Морис. Потом покачал головой. – Нет! Ты хотел меня убить! Бросил меня в лесу на съедение волкам!

Гастон приложил руку к груди, делая вид, что оскорблен до глубины души.

– Каким еще волкам? Что ты такое говоришь? – спросил он. Потом обвел взглядом собравшихся вокруг людей и возвел глаза к потолку, как бы говоря: «Неужели придется начинать все сначала? Неужто вы поверите ему, а не мне?» Он попытался сдержать самодовольную улыбку, когда большинство завсегдатаев тоже округлили глаза.

– Волкам, которые обитают недалеко от замка чудовища, – ответил Морис, повышая голос, и от этого еще больше делаясь похожим на сумасшедшего.

– Хорошо-хорошо, – снисходительно кивнул Гастон. – Неподалеку отсюда живет чудовище, в замке, который никто из нас до сих пор не замечал, верно?

Морис заколебался, неуверенно оглядел собравшихся вокруг людей, ждущих его ответа.

– Ну… да, – ответил он.

Гастон вынудил Мориса сказать именно то, что хотел. Точно так же, как он загонял дичь на охоте, теперь он заставил Мориса оправдываться. Гастон медленно покачал головой.

– Одно дело – бредить и жить в мире своих фантазий, – проговорил он, – и совсем другое – обвинять меня в убийстве.

К его удивлению, внезапно заговорил не Морис, а падре Робер. Священник вышел вперед и заслонил мастера, словно защищая.

– Послушайте меня, вы все, – взмолился он. – Это же Морис, наш сосед. Наш друг. Он хороший человек.

Гастон едва не улыбнулся. Он и сам бы не смог так удачно повернуть дело.

– Выходит, вы полагаете, что я плохой? – обиженно воскликнул он. – Разве я не спас эту деревню от дикости португальских мародеров? Ведь только благодаря мне все вы собрались сегодня в таверне, а не покоитесь в сырой земле!

Его слова попали в цель, точно выпущенная из лука стрела. Горожане тихо, неуверенно переговаривались, было видно, что они все больше сомневаются в правдивости слов Мориса.

– Морис, – сказал горшечник Жан, поворачиваясь к старику, – у тебя есть какие-то доказательства?

– Спросите Агату! – ответил мастер, отчаянно пытаясь сохранить доверие горожан. – Это она меня спасла! – Обернувшись, он указал на старую нищенку – та тихо сидела в уголке, молча наблюдая за происходящим. Почувствовав, что все на нее смотрят, Агата съежилась и пониже надвинула на лицо драный капюшон.

Гастон поднял бровь.

– Так ты обвиняешь меня на основании свидетельства грязной нищенки? – вопросил он.